Читать книгу "Убойная линия. Крутые меры - Илья Бушмин"

– Точно, Александр Иванович, говорят!

Это был Василич, не я. Я промолчал.

– Есть и другая поговорка. Про дурную голову, которая рукам, сука, все никак покоя не дает.

А вот теперь мы, кажется, перешли к делу. В подтверждение догадке изменился и тон Варецкого. Показное радушие как хреном, простите, сдуло.

– Это как раз о тебе, Силин, да? А вот еще одна поговорка. Про паршивую овцу, которая все стадо портит. Есть еще про танцора, которому все яйца мешают. Это все про тебя. Ты у нас ходячая поговорка. Народный, сука, фольклор. – Варецкий впился в меня злыми глазками. – Опера с земли сработали хорошо, взяли мокрушника по горячим. Потом нарисовался наш Силин, пошушукался со следаком, и вот тепеь ходит слух, что следак убийцу отпустить может. А это значит, кто дурак? Это значит, что опера с земли – дураки.

Я честно пытался перевести разговор в конструктивное русло.

– Не он это, Александр Иванович.

– Силин… Знаешь, почему я начальник отдела, а ты просто опер? Потому что я коллег уважаю. Помогать им стараюсь. Одно ведь дело делаем. Я думаю о них. Не только о себе. Я помню, что такое коллектив и так далее. Короче, я гораздо лучше тебя, Силин. Как мент. На самом деле как человек – тоже, – теперь он практически орал. – Если из-за тебя, утырок, эта мокруха в глухарях повиснет, я ее повешу лично на тебя. И буду, сука, дрючить тебя до тех пор, пока ты сам мне чистуху не подпишешь, лишь бы я от тебя отстал. Все усек, урод?

На этой позитивной ноте меня выперли, и я отправился зализывать раны в наш общий на четверых кабинет. Налил кофе, выкурил пару сигарет у окна. Немного полегчало. Мельник, убедившись, что я в относительной норме, занялся своими делами. А Горшков и Клюкин и не прекращали. Первый листал порно-журнал, периодически приговаривая «Какая цыпа» или «Вот я б ей…», а второй аппетитно уплетал бутерброд. И развивал свою утреннюю тему.

– Даже в словах ни у кого нет какой-то фишки своей. Все говорят то же самое, что и остальные. Один жаргон на всех. Одни повадки на всех. Одни слова-паразиты на всех.

Горшков оторвался от голых красоток.

– Ну ты опять что ли?

– Я много думал. Виновата эта, как ее. Глобализация. Эта вся фигня тянется давно, но чем больше я думал… Короче, я понял, когда все это началось. Когда люди стали делать одноразовую посуду.

Горшков обреченно отложил журнал.

– Посуда-то тебе чем не угодила, чувак?

– Люди стали делать одноразовую посуду. Потом – одноразовую одежду. Одноразовую мебель. Резиновых баб. Все одноразовое, понимаешь? И вот все это не могло не сказаться и на самом человеке. Вот здесь, – Клюкин с видом гения постучал себя по виску. – И теперь все наше общество – это общество одноразовых людей. Одноразовых человеков, которые с любой работой справляются одинаково фигово. Общество дилетантов. Это видно во всем. Вот Горшков, как зовут твою кошку?

– Э, Чарли-то не трогай.

– Вот именно! Ее зовут Чарли. Мужское имя. Но кого это волнует? Ведь главное, чтоб звучало. Я уж не говорю, что имя английское. О чем это все говорит?

– Что я креативный чувак.

– Общество дилетантов. Одноразовые пиплы, – вывел Клюкин, подняв для острастки палец. Горшкову было наплевать, но Клюкин не так это понял, потому что почитал нужным успокоить его: – Не ты такой, брат. Времена такие.

Это уже было слишком. И я отправился в паспортный стол. То самое подразделение МВД, которое какое-то количество назад переделали в самостоятельную структуру, а потом подумали-подумали и вернули все назад. Все, что мне было здесь нужно – списки жильцов дома номер 30 по улице Родимцева. Того самого, чей адрес был на фото в квартире у Фролова. Можно было, конечно, взять имена по телефону, но записывать личные данные наверняка не меньше сотни человек под диктовку – уж увольте. В доме оказалось, судя по данным паспортисток, не менее 45 квартир. И почти 120 жильцов. Из них 53 – мужчины. Из них 39 – в возрасте от 35 до 45 лет, то есть в возрасте, который с натяжкой с обеих сторон можно условно охарактеризовать как средний.

Фотографии всех этих 39 мужчин средних лет дородные дамы из паспортного стола обещали мне подготовить завтра.

Теперь мне предстояло в «Полехино». Прошло уже несколько часов, и местные опера должны были вернуться на службу к вечернему разводу. Они-то мне и были нужны.

В фойе, в клетке напротив дежурки, томился Паяльник. По паре свежих синяков на его лице я понял, что его уже кололи.

– Сказал что-нибудь?

– Нет, конечно, – забормотал Паяльник, вжимаясь лицом в прутья решетки. – Они хотели, чтоб я мокруху на себя взял. Что я, совсем е… нутый? Буду держаться, Максим Викторович. Так долго, как смогу.

– Ты сказал «они». Сколько их было? Двое? Трое?

– Двое. Главный ихний, вроде, а с ним еще один. Сказали, что со мной еще ночью будут работать.

Его голос дрогнул. Я Паяльника понимал. Оба мы знали систему не по прилизанным новостям из ящика, а изнутри. Только смотрели с разных сторон.

– Если ты подпишешь чистуху, как они хотят, я тебе уже ничем не смогу помочь, – «обрадовал» я стукача. – Так что стой на своем до последнего: ничего не делал, ничего не знаю. Лучше потерпеть час, чем потом гнить на зоне пятнашку.

После такого короткого курса мотивации и постановки целей для Паяльника я нашел Артемова. Мне повезло, он как раз собирался в прокуратуру, но был на месте. Я дождался, когда мы покинем стены ОВД «Плеханово», чтобы преподнести еще и Артемову свою позицию. Паяльник никого не убивал.

– Твой Иванюк его подставляет по-черному, только чтобы по сводке пройти лишний раз, ради сраной премии. Стас, если вы мокруху не раскроете, мы ее заберем, вы вообще ничего не теряете.

– Макс, ты ж знаешь, не я это решаю.

– Зато ты сегодня дежуришь от оперов ночью.

– Уже пробил все, да?

– Работа такая. Стас, дай Паяльнику хотя бы переночевать нормально. Чтобы ночью его по беспределу никто не прессанул. Если и захотят, упрись рогом и все. Мол, в мою смену не дам.

– Блин… – Артемов заколебался. Но к нему я подошел не просто так. Из всех оперов в «Плеханово» он был самым вменяемым. Мы с ним пару раз в засадах сидели, а как-то раз даже в передрягу попали, и в Артемове я был уверен. – Ладно. Черт с тобой.

Итак, я получил передышку. Теперь у меня есть почти сутки, чтобы, в идеале, вытащить Паяльника из-за решетки. Или, в качестве задачи минимум, хотя бы вывести его из-под удара.

7

Вечерело. Я рассчитывал выдвинуться на Юных Ленинцев и поработать с населением – в первую очередь, меня интересовала та свидетельница-старушка, которая видела Паяльника, а раз так, то она могла видеть и кого-нибудь еще. Например, убийцу. Но мне помешал звонок. Звонили из дежурной части главка. Заступающий в ночь заместитель дежурного по УВД бесстрастно напомнил мне, что развод заступающих на дежурство – через полчаса.